Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, апрель
– Кто ж такой глазастый?
– Агент Сергеев.
– Молодец, а далее, – торопил начальник сыскной полиции.
– Хоть весна, но ночи ныне холодные стоят, пришлось немного промёрзнуть, но это стоило ожиданий. Никто из дома не выходил, а только в полночь явился мужчина, разглядеть не было возможности, но по росту, вроде бы, не Полевой. Утром, на самом рассвете я решил, что пора приниматься за стройку, вот и поехали на подводах мимо криворучинского дома. Я даже не ожидал, что в эту самую минуту из дверей выйдут два человека, один остановился и с форсом зажёг спичку, хотел прикурить, но не учёл, что осветил своё лицо. Пришлось быстро решать, что делать, благо они, эти двое стояли рядом с нашими подводами, я прыгнул на незнакомца, Сергеев на Полевого. Они явно такого развития событий не ожидали, поэтому только Барбазанов сделал попытку к сопротивлению, но был связан остальными агентами.
– Лихо, а если бы Полевой успел выхватить пистолет? – С укоризной покачал головой Путилин.
– Ну, не успел же, – оправдывался Соловьёв.
– Иван Иваныч, благо, что закончилось так, – Иван Дмитриевич подбирал слово, – бескровно, а если…
– Иван Дмитрич, – сделал слабую попытку ещё раз возразить.
– Вы, Иван Иванович, в отличие от Жукова, старше его, имеете опыт, но не делайте более таких безрассудных поступков. Хорошо, что вами, наконец—то, задержан Барбазанов, но мне вы дороги в первую очередь не как сыскной агент и чиновник по поручениям, а в первую очередь, как человек, на которого я могу положиться, – Иван Дмитриевич вышел из комнаты, унося в руке докладную записку надворного советника.
Через четверть часа в кабинет Путилина постучал Иван Иванович.
– Я…
– Не надо, – поднял руку начальник сыскной полиции, словно хотел поставить точку в прошлом разговоре, – вы допрашивали Полевого и второго задержанного?
– Нет, они сидят в противоположенных камерах.
– Хорошо, у второго были при себе документы?
– Паспорт на имя псковского мещанина Ивана Леонтьевича Боровикова, видимо украденный.
– По приметам не опознали?
– К сожалению, нет.
– Ясненько, – тяжело вздохнул Путилин, – вы уж простите за ворчание.
– Иван Дмитрич! Чем мне далее заниматься? Полевым?
– Нет уж, пусть посидит до вечера, подумает о жизни, а вы распорядитесь, чтобы привели второго.
– Хорошо.
– Вы займитесь снова мякотинским делом, толчёмся на месте, словно слепые котята и ни взад, ни вперёд, взгляните свежим взглядом.
– Неужели никакого продвижения?
– В том—то и дело, что никакого, так распорядитесь, Иван Иваныч.
– Непременно.
На незнакомце было новое платье, какие в обычае носят мещане, но видно, что не приспособлен такое носить, как говорят, приладь седло к корове, так конём всё равно не станет. Так и крестьянина одень, хоть в княжеские одежды, не с тем достоинством и простотой носить будет, а здесь не то, чтобы небрежность, а что—то иное.
– Садитесь, – Путилин указал на стул по другую сторону стола и заглянул в паспорт, который держал в руке, – господин Елисеев, разговор, я думаю, нам предстоит долгий, так что присаживайтесь.
Незнакомец смотрел непонимающими глазами, только спустя минуту сообразил, что это его приглашает полицейский начальник присесть. Видимо, промелькнуло в голове Ивана Дмитриевича, не привык к новому имени.
– Премного благодарен.
– Голубчик, – Путилин обратился к стоящему в дверях полицейскому, приведшему задержанного, – будь любезен, принеси нам горячего чаю. Думаю, не откажитесь, – сделал паузу, – не ведаю имени—отчества, – посмотрел на незнакомца.
– Егор Тимофеевич, – быстро ответил задержанный, но тут же прикусил язык, он и позабыл, кто он теперь по паспорту.
Иван Дмитриевич сделал вид, что не заметил оплошности.
– Принеси нам с Егором Тимофеевичем чаю, – и умолк пока дверь не отворилась и полицейский принёс на подносе два стакана и тарелку с сушками.
– Вот, другое дело, угощайтесь, – он пододвинул стакан Елисееву, который как—то неловко оправил пиджак и пригладил ладонью волосы.
– Благодарствую.
– Давно в столице? – Спросил начальник сыска.
– Так вчерась поздно приехамши?
– По делам или как?
– По этим, как его, – собеседник сморщил лоб, вспоминая слово, – кормическим.
– Чем занимаетесь?
– Ась?
– Торгуете или финансовой части?
– Торгую.
– Каким товаром?
– Сеном, пашеницей, мясом, помаленьку всем.
– Понятно, а что ж во Пскове торговля не идёт?
– Во Пскове? – Удивился задержанный.
– Да, во Пскове.
– Дак, не шибко, выгоду блюсти, однако, надо, вот и приходится разъезжать да крутиться.
– Не без этого, позвольте полюбопытствовать, много ли ездите и куда?
– Да всё по питербурхской губернии.
– Кстати, с кем вы сегодня утром были?
– Со знакомцем.
– Как кличут вашего знакомца?
– Не знаю, – пожал плечами Елисеев, сжал губы и произнёс, – так мы только утром и познакомились.
– Так как его кличут
– Вы всегда останавливаетесь, будучи в столице, у госпожи Верёвкиной?
– Где?
– У госпожи Верёвкиной?
– Нет, только у Матрёны.
– Понятно, а вы не задумывались, почему вас задержали?
– Вот—вот, голову ломаю, а понять не могу.
– Скажите, Егор Тимофеевич, это ваш паспорт? – Путилин поднял со стола толстую бумагу.
– Само собой, мой.
– Может поясните, отчего в паспорте вы именуетесь Спиридон Иванович, а вы представились Егором Тимофеевичем?
– Так я, – у задержанного спёрло дыхание, но что он начал открывать рот, как выброшенная рыба на землю.
– С кем вас всё—таки задержали?
Елисеев опустил голову, видимо, не знал, что отвечать, не обо всём поведал ему Полевой.
– Так с кем? Если утром познакомились, так имя знать должен?
– Запамятовал я.
– Хорошо, но кто вы – Спиридон Иванович или Егор Тимофеевич?
Задержанный только сопел и теребил полу пиджака.
– Я, – начал он и поднял глаза на Путилина, потом отвёл в сторону, – зовите, как хотите.
– Э—э—э, так не пойдёт, – Иван Дмитриевич поднялся с кресла и прошёлся по кабинету, – вы ж не собака безродная, чтобы имени не иметь. Вот я и спрашиваю, как вас величать? Видимо, к паспорту вы, господин хороший, не привыкли, так что обращаться к вам буду – Егор Тимофеевич. – Елисеев молчал, только играл желваками, – узнать вашу фамилию и откуда вы родом тоже не составит труда. Приметы ваши известны, тем более, что, – Иван Дмитриевич позволил себе улыбнуться, – вы вот передо мною сидите. Время у нас есть, а вам его будет достаточно для размышления о жизни. Я не спрашиваю, чем вы хотели заняться в столице, мне и так это понятно, но, как говорится, сколько верёвочке не виться, кончик всё равно покажется.
Путилин, заложив руки за спину, медленно прохаживался по кабинету. Нога отпустила, боль была не такой сильной, как прежде, вот и воспользовался минутой такого затишья.
– Так и будете, господин хороший, молчать?
– Дак, – задержанный смотрел на свои руки, – всё одно докопаетесь, слыхивал я про вашу службу.
– И от кого, позвольте полюбопытствовать?
– Разве ж важно, – тихо говорил Елисеев, – земля слухами полнится.
Путилин сел на кресло и положил на стол руки.
– Вы правы, так, как вас зовут?
Глава сорок первая. А король—то липовый
– Василий Михайлович, – молчавший дотоле Миша, наконец разорвал нить молчаниятолько в в коридоре.
– Вижу по виду, что—то тебя, Миша, гложет, ну, рассказывай, – штабс—капитан пристально смотрел в глаза Жукову, – не тушуйся.
– Да я, – начал было Путилинский помощник, но опять умолк.
– Так какая светлая мысль посетила молодую голову? – Без каких—либо колкостей в голосе произнёс Орлов самым серьёзным тоном.
– Есть кое—что, – то ли не хотел озвучивать Миша, то ли, в самом деле, стеснялся, – но сперва хочу кое в чём убедиться сам.
– Твоё право, – пожал плечами штабс—капитан.
– В котором часу прибывает в отделение Венедикт Мякотин?
– Е—е—е—если—и—и, – Василий Михайлович тянул слово, – первым пароходом, то я думаю в полдень, если вторым, то в час пополудни.
– Хорошо, – пробормотал Жуков и глаза затуманились в предчувствии решения задачи расследования, которая который день не даёт покоя.
– Так что ты задумал?
– Да проверить кое—что надо, – уклонился от ответа Путилинский помощник.
– Ну, смотри, – добродушно сказал Орлов и направился отправлять в Кронштадт телеграмму.
Вечером Мария Алексеевна прочитала телеграмму Венедикту, который насупился и наотрез отказался ехать в столицу, отговариваясь тем, что в прошлый раз натерпелся в анатомическом при опознании брата. Женщина всхлипнула и, прижимая руку с платком к сухим глазам, повышенным тоном запретила сыну даже думать, что он не поедет.
